Нет чужих бед - Страница 116

116

К полной невозможности незаметно выйти из храма? Ведь разве можно не обратить внимания на скромное сопровождение в полсотни светцов!

К необходимости навещать дворец и по полдня гнуть спину, угодливо шелестеть и доводить до ноющих судорог мышцы лица, не способные так долго сохранять фальшивую улыбку? А ведь придется сохранять и гораздо дольше, потому что добиться хотя бы малейшего толку от стряпчих его великолепия — дело многих связок дней.

Надо запретить себе вкушать пищу, не сверившись с мнением вифа, — благо он есть и всегда настороже! Потому что поредевшая вдвое высшая октава служителей возненавидела нового маэстро со всей страстью, на какую способны их угасшие мертвые души. То травить пробуют, то стрелков нанимают, то эргрифу жалуются и ждут кары… Вот уж глупо! Его великолепие с осени забился в дальние покои и не выбирается оттуда. Величайшая тайна столицы, как же! Эргриф, по сути, не в уме, до того дошел со своей подозрительностью. Впрочем, его можно понять. Девятнадцать грифств под рукой, а силы в той руке уже нет. Многие грифы догадываются, некоторые знают точно. Сковырнули бы правителя еще зимой, если бы не Варза. Пока он и его люди в столице, великолепие может не дрожать за свою жизнь. Хозяину Загорья худой мир нравится гораздо больше доброй ссоры. А вот в возможностях и силе Сарыча как раз никто не сомневается.

Патрос тяжело вздохнул и ускорил шаг. Сейчас хотя бы ночь — время относительной свободы. Можно пройтись и подумать. Само собой, весна уже распугала настоящий мрак, пепельно-розовый горизонт намекает на скорый восход Ролла. И все же город спит, утратив бдительность. Поэтому он и позволяет себе переодеваться в казарме сотни Дифра в форму светца и, часто срываясь на бег, миновать пустые улицы всего-то с пятеркой доверенных стражей. Куда бежит? От храма до замка грифа, куда же еще… Все наемные убийцы города уже выучили маршрут. Если остался хоть один в здравом уме, на свободе и здесь, в столице… Большая часть давно пишет признания в грифских подвалах. Меньшая — изнемогает и завидует им. На изловленных собственноручно наемниках, презрительно именуемых мышами, Кошка Ли тренирует воинов.

Вот и дубовые ворота. Дюжина северных воинов, не задавая вопросов, расступилась, двое уже отомкнули калитку. Не иначе по шагам узнают. После занятий со странными родичами Орлиса это неудивительно. Видят стражи теперь иначе, слышат иначе, двигаются иначе. И приветствуют — тоже. Самый молодой непочтительно подмигнул и ломающимся баском доверительно рыкнул «мяу», чем полностью определил свою принадлежность к ученикам бесподобной Кошки Ли…

— Его милость гостит у леди Эрр Эллог, — тихо сообщил страж у внутренних врат, когда Патрос миновал мост.

— Как обычно, — улыбнулся гласень.

— Да, ваше сиятельство, — отозвался страж. — В сумерках прибыли кони, приобретенные для лорда Шарима.

— Ах, кони, — рассмеялся Патрос, ощущая, как напряжение дня уходит. — Это серьезно.

Отослав в казармы светцов и отказавшись от местного сопровождения, Патрос неторопливо двинулся через главную площадь замка к терему. Уже два десятка дней он маэстро. И два десятка дней лишь здесь находит покой и отдых.

А как все вдохновенно начиналось, как он ждал дня проповеди!

Ёрра уехал, перепугав напоследок всю октаву до икоты, смешно вспомнить. И было отчего утратить покой. Зрец утром с мрачным сосредоточенным видом сообщил, что в первую ночь, когда Ролл проступит на горизонте, видимый отчетливо, в городе появятся демоны. Описал их, указал, что пострадают храм и дворец. Что для одного из властителей Дарлы ночь станет последней на этом свете. Слова впечатывались в сознание так, словно их выжигали каленым железом. Потому что зрец не преувеличивал и не стращал — он именно прозревал грядущее. Кто сомневался, из последних сил надеясь на лучшее, те заспешили коридорами, поднялись по витой лестнице в среднюю башню. Туда, где живет уже многие кипы дней единственный внемлец Дарлы. Глухой, почти одичавший безумец, умеющий порой разбирать далекое и скрытое от иных звучание струн грядущего.

В то утро внемлец метался и визжал, с пеной на серых губах хрипел: конец всему, рухнет храм, и опустеют стены его, сгинет все привычное и знакомое, падет вера, иссякнет род эргрифа…

Ёрра уехал, не дождавшись распространения в узком кругу доверенных лиц краткой записи пророчеств безумца. Ему-то это к чему? Хитро усмехнулся, поймал сильными сухими пальцами руку Патроса, подошел вплотную и молвил едва слышно:

— За что люблю тебя, сам ведаешь. Не спросил ты, будешь ли избран, и верно сделал. Бредни пророческие, мои да внемлеца, трясущимися ручками записывать, а позже перебирать и потеть — дело для слабаков, у коих нет своего разумения. Я людские решения не зрю. Ты — гласень, твой удел — души греть, ковать и отделывать. Нет у меня для тебя советов. Сейчас твое время стать тем, кем назвался, вот и весь сказ. Не голос сделал леди Аэри той, кто нас в одну связку дней изменил, из детства неразумного вывел. И не голос решит выбор.

— А сказал — не дашь совета, — улыбнулся Патрос. — Спасибо. Ты возвращайся поскорее, старый упрямец. На душе у меня неспокойно.

— Вернусь, — кивнул Ёрра. — А только без меня вам и правда покоя не стоит ждать. Скажи леди, коли она сама еще не зрит: сюда они могут прийти, каким путем — не ведаю… Так и передай.

— Береги себя, — смущенно пожелал Патрос.

— Не иначе уже мозги чем поважнее проводов старика Ёрры загрузил, — капризно возмутился зрец. — Чушь мелешь! Меня получше эргрифа хранят. Горных егерей выделил мне Варза. Умеет он для своих мест благо видеть. Ну, пойду. Некогда с тобой время терять да пустое расстройство будить в душе. Меня ученик где-то там у дороги ждет.

116